Отправлено: 06.08.09 23:07. Заголовок: Vote: "Чёрный квадрат" Малевича -искусство или пустышка? Разговоры о высоком...
Есть искусство, которое я понимаю, а которое - нет. Чёрный квадрат тем не менее - считаю просто чёрным квадратом. Никакого эпатажа. Но почему много людей восхищаются эти, видят проблемы, которые там обозначены, и т.д. и т.п.? То же касается многих абстрактных картин - очень часто - то что там изображено (как говорят авторы - это моё видение мира) - на самом деле набор линий, фигур, цветовых оттенков. То есть такое может сделать любой проф. дизайнер - и те, кто смотрят, почувствуют эте эмоции, которые заложены дизайнером. Но это же не искуство. Это профессионализм.
Вопрос,наверное, можно озвучить - как вы считаете - абстакционизм в живописи, стихи без смысла, музыка-какафония - то есть то, чем принято восхищаться - для вас это искусство или просто продукт для самовыражения? Если можно, при ответе использовать конкретные примеры - чтобы было ясно - о чём речь.
Отправлено: 10.08.09 13:31. Заголовок: witch пишет Прекрасн..
witch пишет
цитата:
Прекрасно что кому-то нравится Малевича
Я нигде не писала... что мне нравится или не нравится Малевич.. Я отмечаю и ценю его Черный квадрат как событие, и как некий мыслительный процесс -переворот в мозгах... Я даже допускаю, что в каких- то плоскостях это его действо сродни Энштейну с его языком высунутым... Несмотря на то, что это кому-то покажется противоречивым... Но потому оно и явление, что такие ощущения разные...
Сообщение: 1590
Настроение: сама себе стала напоминать Мак-Шонесси :-)))))))))
Отправлено: 10.08.09 13:37. Заголовок: RaversiЯ пишет: Я н..
RaversiЯ пишет:
цитата:
Я нигде не писала... что мне нравится или не нравится Малевич..
А я напишу. Я вообще такие картины не понимаю. Причем стараясь мыслить в заданной ситуации того периода я все равно их не понимаю. Вообще из всего Малевича, мне нравится только "Красная конница" - эдакие красные букашки, и пожалуй..."Цветочница", наверное из солидарности
А вообще материал для Дэна Брауна, этот Малевич.. И философское послание и иконоподобный символ.... Разгуляться есть где. Кстати, как вариант дарю желающим идею "забить Мике баки"
В 1913, или 1914, или 1915 году, в какой именно день — неизвестно, русский художник польского происхождения Казимир Малевич взял небольшой холст: 79,5 на 79,5 сантиметров, закрасил его белой краской по краям, а середину густо замалевал черным цветом. Эту несложную операцию мог бы выполнить любой ребенок — правда, детям не хватило бы терпения закрасить такую большую площадь одним цветом. Такая работа под силу любому чертежнику, — а Малевич в молодости работал чертежником, — но чертежникам не интересны столь простые геометрические формы. Подобную картину мог бы нарисовать душевнобольной — да вот не нарисовал, а если бы нарисовал, вряд ли у нее были бы малейшие шансы попасть на выставку в нужное время и в нужном месте.
Проделав эту простейшую операцию, Малевич стал автором самой знаменитой, самой загадочной, самой пугающей картины на свете — «Черного квадрата». Несложным движением кисти он раз и навсегда провел непереходимую черту, обозначил пропасть между старым искусством и новым, между человеком и его тенью, между розой и гробом, между жизнью и смертью, между Богом и Дьяволом. По его собственным словам, он «свел все в нуль». Нуль почему-то оказался квадратным, и это простое открытие — одно из самых страшных событий в искусстве за всю историю его существования.
Малевич и сам понял, что он сделал. За год-полтора до этого знаменательного события он участвовал вместе со своими друзьями и единомышленниками, в первом всероссийском съезде футуристов — на даче, в красивой северной местности, — и они решили написать оперу «Победа над Солнцем» и там же, на даче, немедля принялись за ее осуществление. Малевич оформлял сцену. Одна из декораций, черно-белая, чем-то напоминающая будущий, еще не родившийся квадрат, служила задником для одного из действий. То, что тогда вылилось из-под его кисти само собой, бездумно и вдохновенно, позже в петербургской мастерской вдруг осозналось как теоретическое достижение, последнее, высшее достижение, — обнаружение той критической, таинственной, искомой точки, после которой, в связи с которой, за которой нет и не может быть больше ничего. Шаря руками в темноте, гениальной интуицией художника, пророческой прозорливостью Создателя он нащупал запрещенную фигуру запрещенного цвета — столь простую, что тысячи проходили мимо, переступая, пренебрегая, не замечая… Но и то сказать, немногие до него замышляли «победу над Солнцем», немногие осмеливались бросить вызов Князю Тьмы. Малевич посмел — и, как и полагается в правдивых повестях о торговле с Дьяволом, о возжаждавших Фаустах, Хозяин охотно и без промедления явился и подсказал художнику простую формулу небытия.
В конце того же 1915 года — уже вовсю шла Первая мировая война — зловещее полотно было представлено среди прочих на выставке футуристов. Все другие работы Малевич просто развесил по стенам обычным образом, «Квадрату» же он предназначил особое место. На сохранившейся фотографии видно, что «Черный квадрат» расположен в углу, под потолком — там и так, как принято вешать икону. Вряд ли от него — человека красок — ускользнуло то соображение, что этот важнейший, сакральный угол называется «красным», даром что «красный» означает тут не цвет, а «красоту». Малевич сознательно вывесил черную дыру в сакральном месте: свою работу он назвал «иконой нашего времени». Вместо «красного» — черное (ноль цвета), вместо лица — провал (ноль линий), вместо иконы, то есть окна вверх, в свет, в вечную жизнь — мрак, подвал, люк в преисподнюю, вечная тьма.
А. Бенуа, современник Малевича, сам великолепный художник и критик искусства, писал о картине: «Черный квадрат в белом окладе — это не простая шутка, не простой вызов, не случайный маленький эпизодик, случившийся в доме на Марсовом поле, а это один из актов самоутверждения того начала, которое имеет своим именем мерзость запустения и которое кичится тем, что оно через гордыню, через заносчивость, через попрание всего любовного и нежного, приведет всех к гибели».
За много лет до того, в сентябре 1869 года, Лев Толстой испытал некое странное переживание, оказавшее сильнейшее влияние на всю его жизнь и послужившее по всей очевидности переломным моментом в его мировоззрении. Он выехал из дома в веселом настроении, чтобы сделать важную и выгодную покупку: приобрести новое имение. Ехали на лошадях, весело болтали. Наступила ночь. «Я задремал, но вдруг проснулся: мне стало чего-то страшно. (...) Вдруг представилось, что мне не нужно, незачем в эту даль ехать, что я умру тут, в чужом месте. И мне стало жутко». Путники решили заночевать в городке Арзамасе. «Вот подъехали наконец к какому-то домику со столбом. Домик был белый, но ужасно мне показался грустный. Так что жутко даже стало. (...) Был коридорчик; заспанный человек с пятном на щеке, — пятно это мне показалось ужасным, — показал комнату. Мрачная была комната. Я вошел, — еще жутче мне стало.
(...) Чисто выбеленная квадратная комнатка. Как, я помню, мучительно мне было, что комнатка эта была именно квадратная. Окно было одно, с гардинкой красной... (...) Я взял подушку и лег на диван. Когда я очнулся, никого в комнате не было и было темно. (...) Заснуть, я чувствовал, не было никакой возможности. Зачем я сюда заехал? Куда я везу себя? От чего, куда я убегаю? Я убегаю от чего-то страшного, и не могу убежать. (...) Я вышел в коридор, думал уйти от того, что мучило меня. Но оно вышло за мной и омрачило все. Мне так же, еще больше, страшно было. — Да что это за глупость, — сказал я себе. — Чего я тоскую, чего боюсь? — Меня, — неслышно отвечал голос смерти. — Я тут. (...) Я лег было, но только что улегся, вдруг вскочил от ужаса. И тоска, и тоска, — такая же духовная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно. Кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть сливались в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разодрать. Еще раз прошел посмотреть на спящих, еще раз попытался заснуть; все тот же ужас, — красный, белый, квадратный. Рвется что-то и не разрывается. Мучительно, и мучительно сухо и злобно, ни капли доброты я в себе не чувствовал, а только ровную, спокойную злобу на себя и на то, что меня сделало».
Это знаменитое и загадочное событие в жизни писателя — не просто внезапный приступ сильнейшей депрессии, но некая непредвиденная встреча со смертью, со злом — получила название «арзамасского ужаса». Красный, белый, квадратный. Звучит, как описание одной из картин Малевича.
Лев Толстой, с которым случился красно-белый квадрат, никак не мог ни предвидеть, ни контролировать случившееся. Оно предстало перед ним, набросилось на него, и под влиянием произошедшего, — не сразу, но неуклонно, — он отрекся от жизни, какую вел до того, от семьи, от любви, от понимания близких, от основ мира, окружавшего его, от искусства. Некая открывшаяся ему «истина» увела его в пустоту, в ноль, в саморазрушение. Занятый «духовными поисками», к концу жизни он не нашел ничего, кроме горстки банальностей — вариант раннего христианства, не более того. Последователи его тоже ушли от мира и тоже никуда не пришли. Пить чай вместо водки, не есть мяса, осуждать семейные узы, самому себе шить сапоги, причем плохо шить, криво, — вот, собственно, и весь результат духовных поисков личности, прошедшей через квадрат. «Я тут», — беззвучно прошептал голос смерти, и жизнь пошла под откос. Еще продолжалась борьба, еще впереди была Анна Каренина (безжалостно убитая автором, наказанная за то, что захотела жить), еще впереди было несколько литературных шедевров, но квадрат победил, писатель изгнал из себя животворящую силу искусства, перешел на примитивные притчи, дешевые поучения и угас прежде своей физической смерти, поразив мир под конец не художественной силой своих поздних произведений, но размахом своих неподдельных мучений, индивидуальностью протеста, публичным самобичеванием неслыханного дотоле масштаба.
Малевич тоже не ждал квадрата, хотя и искал его. В период до изобретения «супрематизма» (термин Малевича) он исповедовал «алогизм», попытку выйти за границы здравого смысла, исповедовал «борьбу с логизмом, естественностью, мещанским смыслом и предрассудком». Его зов был услышан, и квадрат предстал перед ним и вобрал его в себя. Художник мог бы гордиться той славой, что принесла ему сделка с Дьяволом; он и гордился. Не знаю, заметил ли он сам ту двусмысленность, которую принесла ему эта слава. «Самая знаменитая картина художника» — это значит, что другие его произведения менее знаменитые, не такие значимые, не столь притягивающие, словом, они — хуже. И действительно, по сравнению с квадратом все его вещи странно блекнут. У него есть серия полотен с геометрическими, яркими крестьянами, у которых вместо лиц — пустые овалы, как бы прозрачные яйца без зародышей. Это красочные, декоративные полотна, но они кажутся мелкой, суетливой возней радужных цветов, перед тем как они, задрожав последний раз, смешаются в пеструю воронку и уйдут на бездонное дно Квадрата. У него есть пейзажи, розоватые, импрессионистические, очень обычные, — такие писали многие, и писали лучше. Под конец жизни он попытался вернуться к фигуративному искусству, и эти вещи выглядит так страшно, как это можно было предсказать: не люди, а набальзамированные трупы, восковые куклы напряженно смотрят из рамок своих одежд, словно бы вырезанных из ярких клочков, обрезков «крестьянской» серии. Конечно, когда ты достигаешь вершины, то дальше — путь только вниз. Но ужас в том, что на вершине — ничего нет.
Искусствоведы любовно пишут о Малевиче: "«Черный квадрат» вобрал в себя все живописные представления, существовавшие до этого, он закрывает путь натуралистической имитации, он присутствует как абсолютная форма и возвещает искусство, в котором свободные формы — не связанные между собой или взаимосвязанные — составляют смысл картины".
Верно, Квадрат «закрывает путь» — в том числе и самому художнику. Он присутствует «как абсолютная форма», — верно и это, но это значит, что по сравнению с ним все остальные формы не нужны, ибо они по определению не абсолютны. Он «возвещает искусство...» — а вот это оказалось неправдой. Он возвещает конец искусства, невозможность его, ненужность его, он есть та печь, в которой искусство сгорает, то жерло, в которое оно проваливается, ибо он, квадрат, по словам Бенуа, процитированным выше, есть «один из актов самоутверждения того начала, которое имеет своим именем мерзость запустения и которое кичится тем, что оно через гордыню, через заносчивость, через попрание всего любовного и нежного, приведет всех к гибели».
Художник «доквадратной» эпохи учится своему ремеслу всю жизнь, борется с мертвой, косной, хаотической материей, пытаясь вдохнуть в нее жизнь; как бы раздувая огонь, как бы молясь, он пытается зажечь в камне свет, он становится на цыпочки, вытягивая шею, чтобы заглянуть туда, куда человеческий глаз не дотягивается. Иногда его труд и мольбы, его ласки увенчиваются успехом; на краткий миг или на миг долгий «это» случается, «оно» приходит. Бог (ангел, дух, муза, порой демон) уступают, соглашаются, выпускают из рук те вещи, те летучие чувства, те клочки небесного огня — имени их мы назвать не можем, — которые они приберегали для себя, для своего скрытого от нас, чудесного дома. Выпросив божественный подарок, художник испытывает миг острейшей благодарности, неуниженного смирения, непозорной гордости, миг особых, светлейших и очищающих слез — видимых или невидимых, миг катарсиса. «Оно» нахлынуло — «оно» проходит, как волна. Художник становится суеверным. Он хочет повторения этой встречи, он знает, что может следующий раз и не допроситься божественной аудиенции, он отверзает духовные очи, он понимает глубоким внутренним чувством, что именно (жадность, корысть, самомнение, чванство) может закрыть перед ним райские ворота, он старается так повернуть свое внутреннее чувство, чтобы не согрешить перед своими ангельскими проводниками, он знает, что он — в лучшем случае только соавтор, подмастерье, но — возлюбленный подмастерье, но — коронованный соавтор. Художник знает, что дух веет где хочет и как хочет, знает, что сам-то он, художник, в своей земной жизни ничем не заслужил того, чтобы дух выбрал именно его, а если это случилось, то надо радостно возблагодарить за чудо.
Художник «послеквадратной» эпохи, художник, помолившийся на квадрат, заглянувший в черную дыру и не отшатнувшийся в ужасе, не верит музам и ангелам; у него свои, черные ангелы с короткими металлическими крыльями, прагматичные и самодовольные господа, знающие, почем земная слава и как захватить ее самые плотные, многослойные куски. Ремесло не нужно, нужна голова; вдохновения не нужно, нужен расчет. Люди любят новое — надо придумать новое; люди любят возмущаться — надо их возмутить; люди равнодушны — надо их эпатировать: подсунуть под нос вонючее, оскорбительное, коробящее. Если ударить человека палкой по спине — он обернется; тут-то и надо плюнуть ему в лицо, а потом непременно взять за это деньги, иначе это не искусство; если же человек возмущенно завопит, то надо объявить его идиотом и пояснить, что искусство заключается в сообщении о том, что искусство умерло, повторяйте за мной: умерло, умерло, умерло. Бог умер, Бог никогда не рождался, Бога надо потоптать, Бог вас ненавидит, Бог — слепой идиот, Бог — это торгаш, Бог — это Дьявол. Искусство умерло, вы — тоже, ха-ха, платите деньги, вот вам за них кусок дерьма, это — настоящее, это — темное, плотное, здешнее, держите крепче. Нет и никогда не было «любовного и нежного», ни света, ни полета, ни просвета в облаках, ни проблеска во тьме, ни снов, ни обещаний. Жизнь есть смерть, смерть здесь, смерть сразу.
«Как-то жизнь и смерть сливались в одно», — в ужасе записал Лев Толстой и с этого момента и до конца боролся как мог, как понимал, как сумел — титаническая, библейского масштаба битва. «И боролся с Иаковом некто до восхода зари...» Страшно смотреть на борьбу гения с Дьяволом: то один возьмет верх, то другой...
«Смерть Ивана Ильича» и есть такое поле битвы, и трудно даже сказать, кто победил. Толстой в этой повести говорит, — говорит, повторяет, убеждает, долбит наш мозг, — что жизнь есть смерть. Но в конце повести его умирающий герой рождается в смерть, как в новую жизнь, освобождается, переворачивается, просветляется, уходит от нас куда-то, где он, кажется, получит утешение. «Новое искусство» глумится над самой идеей утешения, просветления, возвышения, — глумится и гордится, пляшет и торжествует.
Разговор о Боге либо так бесконечно сложен, что начинать его страшно, либо, напротив, очень прост: если ты хочешь, чтобы Бог был — он есть. Если не хочешь — нет. Он есть все, включая нас, а для нас он, в первую очередь, и есть мы сами. Бог не навязывается нам, — это его искаженный, ложный образ навязывают нам другие люди, — он просто тихо, как вода, стоит в нас. Ища его, мы ищем себя, отрицая его, мы отрицаем себя, глумясь над ним, мы глумимся над собой, — выбор за нами. Дегуманизация и десакрализация — одно и то же.
«Десакрализация» — лозунг XX века, лозунг неучей, посредственностей и бездарностей. Это индульгенция, которую одни бездари выдают другим, убеждая третьих, что так оно все и должно быть — все должно быть бессмысленным, низменным (якобы демократичным, якобы доступным), что каждый имеет право судить о каждом, что авторитетов не может быть в принципе, что иерархия ценностей непристойна (ведь все равны), что ценность искусства определяется только спросом и деньгами. «Новинки» и модные скандалы удивительным образом не новы и не скандальны: поклонники Квадрата в качестве достижений искусства все предъявляют и предъявляют разнообразные телесные выделения и изделия из них, как если бы Адам и Ева — один, страдающий амнезией, другая синдромом Альцгеймера, — убеждали друг друга и детей своих, что они суть глина, только глина, ничего, кроме глины.
Я числюсь «экспертом» по «современному искусству» в одном из фондов в России, существующем на американские деньги. Нам приносят «художественные проекты», и мы должны решить, дать или не дать денег на их осуществление. Вместе со мной в экспертном совете работают настоящие специалисты по «старому», доквадратному искусству, тонкие ценители. Все мы терпеть не можем квадрат и «самоутверждение того начала, которое имеет своим именем мерзость запустения». Но нам несут и несут проекты очередной мерзости запустения, только мерзости и ничего другого. Мы обязаны потратить выделенные нам деньги, иначе фонд закроют. А он кормит слишком многих в нашей бедной стране. Мы стараемся, по крайней мере, отдать деньги тем, кто придумал наименее противное и бессмысленное. В прошлом году дали денег художнику, расставлявшему пустые рамки вдоль реки; другому, написавшему большую букву (слово) «Я», отбрасывающую красивую тень; группе творцов, организовавших акцию по сбору фекалий за собаками в парках Петербурга. В этом году — женщине, обклеивающей булыжники почтовыми марками и рассылающей их по городам России, и группе, разлившей лужу крови в подводной лодке: посетители должны переходить эту лужу под чтение истории Абеляра и Элоизы, звучащей в наушниках. После очередного заседания мы выходим на улицу и молча курим, не глядя друг другу в глаза. Потом пожимаем друг другу руки и торопливо, быстро расходимся.
Сообщение: 592
Настроение: давай на ты? :)
Откуда: МО
Отправлено: 10.08.09 14:09. Заголовок: Мне вот сразу анекдо..
Мне вот сразу анекдот вспоминается...
На приём к психиатру приходит пациент, страдающий эротоманией. Доктор поазывает ему картинки, и просит прокомментировать их. Показывает картинки с кружочками... Пациент: - доктор, да это ж любовники!!!!! Картинки с квадратиками... Пациент: - доктор, да это ж групповой секс!!!! картинки с треугольниками... Пациент: - доктор, это ж зоофилия!!!!! картинки, где все фигурки вперемешку... Пациент, утирая пот со лба, краснея и держась за стул: - доктор, да ВЫ маньяяяяяк!!!!!
Отправлено: 10.08.09 14:23. Заголовок: Как пишет Толстая мн..
Как пишет Толстая мне нравится...а вот то что делает в этом своем фонде... отвратительно... По- моему это даже хуже, чем Черный квадрат...ну или то что ему приписывается... По- крайней мере он за нее миллионов не получал... И в ком-то пробуждает достаточно светлые мысли и эмоции... вот триптих ВИТАЛДМИСа мне симпатичен... Скрытый текст
господи... что-то жалко стало Толстую...так ей противна эта ее деятельность... и ведь не бросает... неужели такая нужда
"Он изредка наведывался в Папеэте и по несколько дней жил там, а потом, если ему удавалось достать у кого-нибудь денег, опять исчезал. В один из таких наездов он пришел ко мне и попросил взаймы двести франков. Вид у него был такой, словно он не ел целую неделю, и у меня не хватило духу ему отказать. На этих деньгах я, конечно, поставил крест. И вдруг через год он является и приносит мне картину. Он словом не обмолвился о долге, а только сказал: "Вот вам вид вашей плантации, я его написал для вас". Я взглянул на нее и не знал, что сказать, но, конечно, поблагодарил, а когда он ушел, я показал ее жене. - Что же это была за картина? - спросил я. - Лучше не спрашивайте. Я в ней ровно ничего не понял, так как отродясь подобного не видывал. "Что нам с ней делать?" - сказал я жене. "О том, чтобы ее повесить, нечего и думать, - отвечала она, - люди будут смеяться над нами". Она снесла картину на чердак, где у нас лежала пропасть всякого хлама, потому что моя жена не в состоянии выбросить ни одной вещи. Это ее мания. Можете себе представить мое изумление, когда перед самой войной брат написал мне из Парижа: "Не знаешь ли ты чего-нибудь об английском художнике, который жил на Таити? Оказалось, что он гений и его картины идут по очень высокой цене. Постарайся разыскать что-нибудь из его вещей и пришли мне. Можно хорошо заработать". Я спрашиваю жену, как насчет картины, которую мне подарил Стрикленд? Может, она все еще на чердаке? "Конечно, на чердаке, - говорит жена, - ты же знаешь, что я никогда ничего не выбрасываю, это моя мания". Мы с ней полезли на чердак и среди бог знает какого хлама, накопившегося за тридцать лет нашей жизни в этом доме, разыскали картину. Я опять смотрю на нее и говорю: "Ну кто бы мог подумать, что надсмотрщик с моей плантации, которому я дал взаймы двести франков, окажется гением? Скажи на милость, что хорошего в этой картине?" - "Не знаю, - отвечала она, - на нашу плантацию это нисколько не похоже, и кокосовых пальм с синими листьями я никогда не видала. Но они там все с ума посходили в Париже, и, может, твоему брату удастся продать ее за двести франков, которые тебе задолжал Стрикленд". Сказано - сделано. Мы запаковали и отправили картину. В скором времени пришло письмо от брата. И что же, вы думаете, он написал? "Получив твою картину, я сначала решил, что тебе вздумалось надо мной подшутить. Я бы лично не дал за нее и того, что стоила пересылка. Я даже боялся показать ее тому человеку, который надоумил меня послать тебе запрос. Можешь себе представить, как я был удивлен, когда он объявил, что это замечательное произведение искусства, и предложил мне тридцать тысяч франков. Он, может быть, дал бы больше, но я, откровенно говоря, со всем обалдел и согласился, не успев даже собраться с мыслями". И затем мсье Коэн сказал нечто совершенно очаровательное: - Как жаль, что бедняга Стрикленд не дожил до этого дня. Воображаю его удивление, когда я бы вручил ему за его картину двадцать девять тысяч восемьсот франков".
Отправлено: 30.08.09 15:57. Заголовок: Не знаю, - отвечала ..
цитата:
Не знаю, - отвечала она, - на нашу плантацию это нисколько не похоже, и кокосовых пальм с синими листьями я никогда не видала.
Да... художники, как дети...Они тоже видят слонов оранжевыми, обезьян розовыми, коней красными.... Кто знает какие там частоты излучения у них мозг воспринимает..
Прототипом Стрикленда в «Луне и гроше» был Гоген. Тот самый. Общая канва его биографии именно такая, какой ее изложил Моэм. Но есть нюансы. Гоген вовсе не был обывателем, рядовым клерком, каким Моэм рисует Стрикленда. В детстве он жил в Перу. В юности служил матросом в торговом флоте. Лишившись средств к существованию, устроился в банк. Через несколько лет стал, как бы сейчас сказали, топ-менеджером. Он блестяще разбирался в биржевой жизни, хорошо зарабатывал, уверенно и быстро делал карьеру. Но все свободное время посвящал живописи. Днем возился с бумагами и отчетами, а вечером учился писать картины. Поворотным в его жизни стал 1882 год. Год грандиозного биржевого кризиса. В эпоху становления капитала кризисы были обычным делом. На протяжении всей второй половины XIX века они следовали с интервалом в 8–10 лет. Причем затрагивали не одну страну, а всех более или менее значительных игроков рынка. В том числе и Россию. Мир финансового капитала уже в те годы был достаточно тесным. Достаточно было аферистам в отдельно взятом Париже провести махинацию с акциями Панамского канала, как это тут же чувствовал на себе весь мир. На парижском сленге слово «панама» до сих пор синоним кидалова. Вроде нашего ГКО. Кризис 1882 года длился пять лет. Уже в первый год Гоген почувствовал, что его заработки стремительно сокращаются. И ушел с биржи, решился на то, на что не мог решиться в предыдущие годы. А мог бы стать тогдашним Джорджем Соросом. Судя по свидетельствам современников, он был выдающимся финансистом. Случай Гогена в сегодняшней терминологии квалифицируется как дауншифтинг. На первый взгляд, он шагнул вниз по социальной лестнице, как шагают сегодня многочисленные телезвезды и медиа-магнаты. Уезжают куда-нибудь в Гоа или Мексику. Валяются на пляже, изменяют сознание, занимаются поисками себя. Но это только на первый взгляд. Дауншифтеры предпочитают бездействие действию. Им кажется, что лучше прокурить-прогулять свою жизнь, чем потратить ее на сидение в душном офисе. Это модно и даже пикантно. Общество удивляется дауншифтерам, но в целом их все-таки одобряет. Как одобряет любую причуду, рожденную в сытости и достатке. Но отъезд на Таити был для Гогена не причудой, не прихотью, не капризом. Это было художественной необходимостью. Единственно возможным решением для человека, который всю жизнь хотел рисовать зеленых женщин, синие пальмы и ярко-красные небеса. Он приехал туда не расширять сознание, а работать. Между тем у его странных кричащих картин не было целевой аудитории в то время, когда они создавались. Она появилась потом, уже после смерти художника. Но думаю, что Гогена не очень занимала мысль об аудитории. Он просто делал то, зачем родился на этот свет. ... Роман Моэма «Луна и грош» кончается так: «Мой дядя Генрих, двадцать семь лет бывший викарием в Уитстебле, в таких случаях говаривал, что дьявол всегда сумеет подыскать и обернуть в свою пользу цитату из Библии. Он еще помнил те времена, когда за шиллинг можно было купить даже не дюжину лучших устриц, а целых тринадцать штук». Для тех, кто не понимает метафоры, расшифрую. Колебание цен, в конце концов, не очень существенно. Устрицей меньше, устрицей больше. Переживем. А луна светит и до кризиса, и после него.
(из статьи "Двенадцать устриц вместо тринадцати", полностьютут.
Отправлено: 30.08.09 16:16. Заголовок: В этой статье есть ф..
В этой статье есть фраза, над которой я уже некоторое время ломаю голову: "Герой романа Сомерсета Моэма «Луна и грош» сумел преодолеть искушение благополучием".
Отправлено: 02.09.09 14:42. Заголовок: Публика в искусстве ..
Публика в искусстве любит больше всего то, что банально и ей давно известно, к чему она привыкла. А. Чехов
На самом деле искусство отражает не жизнь, а зрителя. Оскар Уайльд
Один приятель Пикассо, осмотрев его новые картины, искренне сказал ему: –Ты меня извини, но я не могу этот понять. Похожие вещи не существуют. На что Пикассо ответил: – А ты китайский язык понимаешь? – Нет. – А все же он существует.
Мы не видим то, на что смотрим. Мы не видим замечательных перспектив-ракурсов и положений объектов. Мы приученные видеть лишь привычное и привитое, должны раскрыть мир видимого. Мы должны революционизировать наше зрительное мышление. Александр Родченко
Я верю, что возможности человека передавать вещи за гранью видимого огромны. Этот феномен можно наблюдать во всех жанрах изящных искусств, так как мы находимся в постоянном поиске новых способов объяснения мира, который иногда раскрывается перед нами в мгновения понимания, выходящего за границы нашего привычного опыта. Джерри Н.Уэлсман
Слишком близкое сходство с жизнью убийственно для искусства Р.Эмерсон
В обозе искусство прозябает, его место в разведке Илья Эренбург
Отправлено: 23.09.09 20:45. Заголовок: Подумала, что можно ..
Подумала, что можно сюда...Противоречивые чувства, много эмоций, но в общем в шоке. Многим из вас не понравиться, а кто-то захлопает в ладоши, но надеюсь никто не разочаруется. Скрытый текст
Студентка Похожие чувства у меня... Не могу глаз оторвать, а в тоже время очень напоминает впечатления от просмотра кадров из фильма "Звонок", где девочка из колодца вылезает... На одном ресурсе дали определение "романтический хоррор"
Сообщение: 1636
Настроение: Нам ли быть в печали?
Откуда: Россия, Москва
Отправлено: 24.09.09 07:45. Заголовок: Вообще, там , где де..
Вообще, там , где дети, там тонкая грань, При кажущейся взрослости и детской мудрости, они все равно дети и взрослая атрибутика смотрится на них растленной! Неприятные ощущения.
Сообщение: 743
Настроение: Спокойное
Откуда: Россия, Москва
Отправлено: 24.09.09 13:41. Заголовок: Есть ниши, которые н..
Есть ниши, которые наименее заняты в искусстве... есть чувство юмора и более глубинное понимание простых вещей... в чёрном квадрате каждый видит своё... если видит...
Сообщение: 2022
Настроение: веселое
Откуда: Россия
Отправлено: 05.04.11 22:52. Заголовок: Выкупила 50-й том се..
Выкупила 50-й том серии "Великие художники" Первый раз незнакомое имя на обложке - Хруцкий. Даже по обложке видно, что руку к воспитанию приложил Карл Брюллов.
Сообщение: 1158
Настроение: постИндийское!
Откуда: Питер
Отправлено: 05.04.11 23:03. Заголовок: Нажала на "друго..
Нажала на "другое" . тут важен вопрос "первой ночи", как в потере невинности. следом будут другие, и вроде все то же самое - но они все равно будут уже повторятелями и продолжателями. Малевич - черный квадрат - ПРИДУМАЛ. А когда видишь что-то новое,чего до этого никто не мог придумать - всегда населяешь своими образами. Но - даже если ты будешь рисовать потом черный квадрат, наполненный своими образами - все равно это будет калька с Малевича.
Вот-вот.Можно бесконечно спорить о "Черном квадрате",но-Малевич,тщательно покрыв черной краской геометрическую фигуру,совершил таинство увековечения своей фамилии. А Хруцкой Иван Фомич,вошедший в серию"Великие художники"не за деньги спонсора и не по родству с депутатом ,несомненно талантливый,не сделал этого! ...Я никогда не слышала его фамилию.От картины веет теплом и спокойствием,мне нравятся цвета ее.Но и присутсвует ощущение,что я где-то картину эту-или подобную- видела.
Сообщение: 2037
Настроение: веселое
Откуда: Россия
Отправлено: 07.04.11 14:07. Заголовок: Огурцова да. Каждую ..
Огурцова да. Каждую неделю по одному тому покупаю в киоске, почти год назад начала. Если все тома стоят подряд, их корешки складываются в картину Моне "Женщина в белом платье". Если не ошибаюсь, 50-й том в Москве уже давно продавали, мы в провинции, к нам позже приходит эта серия.
Отправлено: 08.04.11 02:04. Заголовок: Мне кажется "Чёр..
Мне кажется "Чёрный квадрат" - это такая дурь ,созданная Малевичем , что бы зритель подошёл и сказал про себя "Ну и дурь!" ,потом подумал , начал точечки рассматривать , думать "Что бы это значило?А может это небо ? А может - окно? А может ад? А может конец света? А может - просто депрессия ? " и рука бы сама потянулась поколупать то, что под верхним слоем краски .... , а потом бы испугался собственной дури. А кто не испугался ,тот и устроил бизнес на предмет гадания. Он или посмеялся или отомстил зрителю , поставив зеркало обратной стороной. Если бы это просто валялось ,то никто бы и не подумал о том ,что это картина. Малевич первым додумался до такой простой вещи - заставить зрителя мечтать ,поставив перед ним символ простоты и даже - эталон ... и цвет - ни на что не раскладывается ,самый ни на есть - простейший. Самый удачный фокус-покус в мире художников. Такое моё мнение.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 5
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
,несомненно талантливый,не сделал этого! 
- участник сейчас на форуме